Редактор взглянул на заметки.
— О конвенции и о беглецах, да? Ладно, давайте о конвенции. Кому какое дело до того, что из зоопарка сбежала парочка обезьян?
Это был обычный вечер. В редакции нас было трое. Слеппер сидел, вызывающе положив ноги на стол, и ничего не делал. Джон Хейл менял ленту в машинке. А я описывал утомительнейший банкет, на который ходил накануне по долгу службы.
Карген, наш главный, вышел из кабинета и подошел к нам.
— Парни, — сказал он, — только что звонил Барни Велч, говорит, что к нему в бар пришел человек, называющий себя марсианином.
Барни содержал бар как раз напротив редакции нашего «Триба».
— Он что — пьяный или сумасшедший? — поинтересовался Слеппер.
— Барни не знает. Он только сказал, что если кто-нибудь из вас спустится и поговорит с этим человеком, может получиться отличный рассказ. Ну, а так как это совсем рядом, а вас тут трое ничего не делающих дармоедов, один пойдет туда. Но никаких выпивок за счет редакции!
— Я пойду, — сказал Слеппер.
Но глаза Каргена остановились на мне.
— Послушай, Билл, — сказал он, — у тебя легкое перо, стоит пойти туда именно тебе. И кто знает, может быть, тебе удастся состряпать что-нибудь интересное.
— Ладно, — пробурчал я, — схожу.
— Если этот парень действительно сумасшедший, — звони в полицию, но только когда убедишься, что из него ничего не вытянешь.
Я достучал последние строчки, встал, взял шляпу и пальто.
— Принеси что-нибудь выпить, Билл, — попросил Слеппер. — И смотри не напивайся, иначе потеряешь свою знаменитую легкость пера.
— Ладно, — сказал я, спустился по ступенькам и вышел из редакции.
В баре я огляделся. В стороне от стойки спиной к Барни сидел человек. Это был высокий, худой мужчина с желтоватым лицом. Он сидел в одиночестве, хмуро уставившись в кружку пива, наполовину пустую.
Я подумал, что лучше начать с Барни, подошел к бару и бросил мелочь на стойку.
— Чистый виски, — сказал я. — Воду отдельно. А тот длинный и унылый и есть марсианин?
Он кивнул и подал мне виски.
— На что он клюнет? Он знает, что репортер хочет взять у него интервью? Или я просто должен дать ему выпить, а он мне все расскажет сам? Он действительно сумасшедший?
— Конечно. Говорит, что прилетел с Марса два часа назад, но сам не знает, как это произошло. Называет себя последним марсианином. Он не знает, что вы репортер, но будет говорить с вами. Я все устроил.
— Каким образом?
— Сказал ему, что у меня есть друг, который здорово соображает и может дать ему дельный совет. Я не знал, кого пошлет Карген, и потому не назвал вашего имени. Но он наверняка будет рыдать у вас на груди.
— Знаете его имя?
— Вангэн Дэл, как он утверждает. Послушайте, не давайте ему хулиганить или выкидывать здесь что-нибудь. Я не хочу неприятностей.
Я допил виски и хлебнул немного воды.
— О’кей, Барни. Вот что, давайте два пива и я подойду к нему.
Барни достал две бутылки, раскрыл их, прозвенел мелочью и дал мне сдачу. Взяв пиво, я направился к столику.
— Мистер Дэл? — спросил я. — Меня зовут Билл Эверт. Барни сказал мне, что у вас есть затруднения, в которых я могу вам помочь.
Он посмотрел на меня:
— Вы тот самый человек, которому он звонил? Садитесь, мистер Эверт. Большое спасибо за пиво.
Я сел напротив него. Он допил остатки пива и нервно обхватил руками кружку, которую я принес ему.
— Вы, наверное, думаете, что я сумасшедший? И, возможно, вы правы, но… но я не понимаю сам себя. Бармен не сомневается, что я идиот. Послушайте, а вы не доктор?
— Не совсем, — ответил я, — называйте меня консультирующим психологом.
— Как вы думаете, я действительно ненормален?
— Большинство людей, которые действительно ненормальны, никогда не признают этого. Но я еще ничего не знаю о вас.
Он сделал большой глоток пива и поставил кружку на стол, но не выпустил ее, — наверное, чтобы унять дрожь в руках.
— Я марсианин, — сказал он. — Последний. Все остальные мертвы. Я видел их тела два часа назад.
— Вы были на Марсе два часа назад? А как вы попали сюда?
— Я не знаю. Это ужасно. Я не знаю. Единственно, что мне известно, — это то, что все остальные мертвы. Нас было сто миллионов. Теперь я остался один.
— Сто миллионов. Это население Марса?
— Что-то в этом роде. Немногим больше, пожалуй. Но это было население Марса. Сейчас все, кроме меня, мертвы. Я был в трех самых крупных городах. Я был в Скаре. Когда я увидел одних мертвецов, сел в тарган — остановить меня было некому — и полетел в Унданел. Я никогда не летал один раньше, но управление оказалось очень простым. В Унданеле тоже одни трупы. Я полетел дальше. Я летел низко, но не увидел ни одной живой души. Я летел в Зандар — наш самый крупный город, три миллиона населения. Теперь это город мертвецов. Это было ужасно… Ужасно! Я до сих пор не могу прийти в себя.
— Представляю себе, — сказал я.
— Не представляете. Конечно, это был умирающий мир. Еще поколений двенадцать — и все. Два века назад нас было три миллиарда — большинство голодало. Но вот пришел крил — болезнь, занесенная ветрами пустынь. Наши ученые не сумели справиться с ней. За двести лет население уменьшилось в тридцать раз и продолжало уменьшаться.
— Так, может быть, марсиане умерли от крила?
— Нет, когда марсиане умирают от крила, они высыхают. Трупы, которые видел я, не были высохшими.
Он вздрогнул и допил пиво. Только сейчас я вспомнил о своем и залпом выпил всю кружку. Затем я показал два пальца Барни, который все время настороженно поглядывал на нас.