Арена, Кукольный театр и Добро пожаловать в сумасш - Страница 140

140

— Какой они величины? Одинаковые или все разные?

— Все они имеют разную величину. Причем измерять их можно двояко. Во-первых, от гребня до гребня, что дает так называемую длину волны. Приемник ловит волны определенной длины какой-то одной точкой диапазона. Что же касается пришельцев, то для них шкалы радиоприемника просто не существует. Им одинаково доступна любая длина волны. А это означает, что либо они по самой своей природе могут появляться на любой волне, либо могут менять длину волны произвольно, по собственному желанию.

Во-вторых, можно говорить о длине волны, определяемой ее общей протяженностью. Допустим, что радиостанция ведет передачу одну секунду, тогда соответствующий сигнал имеет протяженность, равную одной световой секунде, что составляет приблизительно 187 000 миль. Если передача длится полчаса, то протяженность сигнала равна половине светового часа и т. д. и т. п.

Что касается пришельцев, то их протяженность разнится от индивидуума к индивидууму в пределах от нескольких тысяч миль — в этом случае мы говорим о протяженности в несколько десятых световой секунды — до полумиллиона миль, тогда протяженность волны равна нескольким световым секундам. Самый длинный зарегистрированный сигнал — отрывок из радиопередач — длился восемь секунд.

— А почему все-таки, профессор, вы считаете, что эти радиоволны — живые существа? Почему не просто радиоволны?

— Потому что просто радиоволны, как вы говорите, подчиняются определенным физическим законам, подобно всякой неодушевленной материи. Камень не может, подобно зайцу, взбежать на гору, он катится вниз. Вознести его на гору может только приложенная к нему сила. Пришельцы — особая форма жизни, потому что они способны проявлять волю, потому что они могут произвольно менять направление движения, а главным образом потому, что они при любых обстоятельствах сохраняют свою целостность. Радиоприемник еще ни разу не передал двух слившихся сигналов. Они следуют один за другим, но не накладываются друг на друга, как бывает с радиосигналами, переданными на одной волне. Так что, как видите, мы имеем дело не «просто с радиоволнами».

— Можно утверждать, что эти волны — мыслящие существа?

Профессор Хелметц снял очки и долго в глубокой задумчивости протирал их.

— Сомневаюсь, — наконец сказал он, — что мы когда-нибудь это узнаем. Их разум, если он им присущ, — явление до такой степени отличное от нашего человеческого, что вряд ли мы когда-нибудь сможем вступить с ними в общение. Мы — существа вещественные, они — полевые. Общего языка нам не найти.

— Но если они все-таки разумные существа…

— Муравьи тоже разумные существа, в каком-то смысле. Называйте их разум инстинктом, но ведь инстинкт — это особый вид сознания. Во всяком случае, с помощью инстинкта они совершают действия, которые могли бы совершать с помощью разума. Однако мы ведь до сих пор не установили контакт с муравьями. Общение с космическими пришельцами еще менее вероятно. Да, я не верю, что мы будем когда-нибудь с ними общаться.

Профессор, как показало будущее, оказался прав. Никто из людей так никогда и не вступил в общение с пришельцами.

На следующий день радиокомпании вздохнули спокойно: их акции на бирже стабилизировались. Но днем позже кто-то задал профессору Хелметцу вопрос, оказавшийся роковым для радиовещания. Ответ профессора был немедленно опубликован всеми газетами.

— Вы спрашиваете, сможем ли мы когда-нибудь снова наладить радиотрансляцию? Думаю, что нет. Во всяком случае до тех пор, пока пришельцы не покинут околоземное пространство. А зачем, собственно, им покидать нас? Предположим, что где-нибудь во Вселенной жители какой-нибудь отдаленной планеты изобретут у себя радио. Наши гости каким-то образом почуют новый источник излучения и пустятся в новое дальнее странствие. Но стоит нашим радиостанциям заработать, как они тут же вернутся обратно — если не все, то, во всяком случае, некоторые из них.

А спустя час после опубликования этого ответа все радиокомпании почили с миром — стоимость их акций упала до нуля. Все произошло тихо и благопристойно: никакой паники на бирже, никаких безумств, потому что никто ничего никому не продавал и никто ничего не покупал. Ни одна акция ни одной радиокомпании не перешла из рук в руки. Администрация, рабочие, актеры, писатели, художники — словом все, кто был причастен к работе радио- и телестудий, бросились на поиски другого заработка. И надо сказать, что недостатка в работе не было. Все другие виды массового развлечения — цирк, эстрада, театр — вдруг вступили в полосу бума, народ валом валил на любые представления.

— Двух нет, — сказал вдруг Джордж Бейли.

Бармен удивленно поднял глаза и спросил, что Джордж хочет этим сказать.

— Я и сам не знаю, Хэнк. У меня предчувствие.

— Какое?

— Тоже не знаю. Смешай-ка мне еще порцию, и пойду я домой.

Электромиксер не работал, и бармен стал встряхивать питье рукой.

— Отличное упражнение, Хэнк. Как раз для тебя. Жирок-то мигом порастрясешь, — пошутил Джордж.

Хэнк улыбнулся, опрокинул над бокалом миксер с коктейлем, кубик льда весело звякнул о стекло.

Джордж Бейли не торопясь выпил коктейль и вышел на улицу. Снаружи бушевала первая апрельская гроза. Джордж стоял под навесом, вдыхая влажную весеннюю свежесть, и дожидался такси. Рядом стоял незнакомый старик.

— Дивная погодка, — заметил Джордж.

— Хе-хе-хе. Вы тоже обратили внимание?

— На что обратил?

— А вы понаблюдайте, мистер. Понаблюдайте!

140