Арена, Кукольный театр и Добро пожаловать в сумасш - Страница 201

К оглавлению

201

Коль скоро вы автор книги, то именно вы лучше всех должны знать, были они, в конце концов, с Марса или из ада, и был ли ваш герой, Люк Деверо, прав, считая, что марсиане вместе со всем остальным во Вселенной существовали только в его воображении.

Было бы непорядочно по отношению к вашим читателям не сообщить им этого».

Есть много вещей непорядочных, включая — в особенности — вышеприведенное пожелание моих издателей!

Я хотел бы избегнуть здесь окончательных суждений, поскольку правда бывает страшной, а в данном случае будет страшной, если вы в нее поверите. Впрочем, вот вам она.

Люк прав: Вселенная и все, что в ней находится, существует только в его воображении. Люк выдумал и Вселенную, и марсиан.

Но ведь это я выдумал Люка. Так куда же это помещает и его, и марсиан?

А также вас всех?


Фредерик Браун.

Тусон, Аризона, 1955

Часть 3
Добро пожаловать в сумасшедший дом

Круговорот

Не сосчитать, сколько дней подряд он грузно шлепал по голодным лесам и голодным равнинам, поросшим кустарниками-заморышами, или брел по сочным зеленым берегам ручьев, несущихся к большой воде. А голод неизменно тащился рядом.

Похоже, он голодал уже целую вечность.

Вообще-то иногда удавалось кое-что перехватить, но обязательно какую-нибудь мелюзгу. Какую-нибудь финтифлюшку из тех, что с копытами, или из трехногих. Рослых среди них не попадалось. Слопаешь такую козявку и лишь раздразнишь свой аппетит — свой чудовищный, ненасытный аппетит динозавра.

Да и улепетывать эта мелкота умела здорово. Стоило ему увидеть кого-нибудь из них, пасть переполнялась слюной и он кидался, сотрясая землю, но эти пушистые бестии успевали прошмыгнуть между деревьев и скрыться. Он гнался за ними, сгибая в дугу тонкие стволы, попадавшиеся на пути, но мелкоты уже и след простыл.

Их тонюсенькие ножки бегали быстрее, нежели его массивные, внушительные ножищи. Один его шаг равнялся полусотне шажков этой мелочи, но они почему-то успевали сделать не полсотни, а сотню. Самое обидное, даже на безлесных равнинах, где вокруг — ни деревца, он и там не мог их поймать.

Сто лет непрерывного голода.

Он, королевский тираннозавр, властелин всего и вся, самая могущественная и несокрушимая боевая машина из плоти и костей, какая только появлялась под этим солнцем, был способен уничтожить любого, кто осмелится встать у него на пути. Но они не вставали у него на пути. Они убегали.

Эта мелкота, эта противная мелюзга. Они убегали. Некоторые улетали. Были и такие, что скакали с ветки на ветку. Он гнался за ними, не отставая ни на шаг, а потом… потом они вспрыгивали на дерево, которое превышало его двадцатипятифутовый рост и было достаточно крупным — не выдернешь из земли. Эти наглые твари раскачивались в каких-нибудь десяти футах от его могучих челюстей и острых зубов. Он ревел в голодной ярости, а они лишь скалились и тараторили на своем невразумительном языке.

Голод. Днем и ночью — только голод.

Сто лет хронического недоедания. Он был последним из своего племени. Давно уже не осталось тех, кто отважился бы бросить ему вызов и сразиться с ним, и кем он, победив в битве, смог бы наполнить свой желудок.

Его синевато-серая кожа болталась обвислыми складками, а внутренности все усыхали и усыхали от нескончаемой боли и приступов голода.

Он не отличался цепкой памятью, но все же смутно помнил: когда-то жизнь у него была совсем иной. Он был помоложе и неистово бился с теми, кто не убегал, а принимал вызов. Правда, они уже и тогда попадались редко, но временами ему везло. И каждый поединок кончался его победой и гибелью противника.

Что и говорить, то были достойные противники. Взять хотя бы того бронто… бронто… в общем, закован был весь в броню, да еще с жуткими острыми шипами по всей спине. Того и гляди, наскочит на тебя и вмиг располовинит. Или вот еще был один: трехрогий и с большущим костяным воротником. И все они передвигались, как положено, на четырех ногах. Правильнее сказать, они передвигались на четырех ногах, пока не встречались с ним. Потом им было уже некуда двигаться.

Он помнил и других, внешне почти похожих на него. Кое-кто из них был намного выше, чем он, однако и их он с легкостью убивал. Попадались и совсем громадины с маленькой головкой и неширокой пастью. Те не понимали прелести мяса и общипывали листья с деревьев или жевали траву.

Ведь жили же когда-то на земле великаны. И сколько пищи было в каждом из них… После поединка он мог насытиться до отвала и целыми днями дремать, переваривая съеденное. А потом можно было снова перекусить, если, конечно, настырные перепончатокрылые птички с длинными клювами и острыми зубами не успевали растащить остатки его роскошного пиршества.

Но даже если и успевали, его это не тревожило. Стоило шагнуть в любом направлении — и новый противник, новый поединок. Когда он был голоден, он убивал их ради пропитания. Когда не был — убивал просто так, чтобы немного развлечься и испытать радость битвы. И жилось ему тогда очень даже неплохо. В конце концов он поубивал их всех: и рогатых, и покрытых панцирем, и прочих уродов. Всех, кто бегал и ползал. Его могучая спина и бока были исполосованы шрамами тех давних сражений.

Да, жили же когда-то великаны. А теперь — одна мелкота. Мелюзга, которая только и норовит, что убежать, улететь или забраться повыше. Станут они сражаться, жди!

Были среди них такие наглецы, что дразнили его, бегая вокруг. И всегда, почти всегда оставались недосягаемыми для его клиновидных обоюдоострых зубов длиною в шесть дюймов. Пусть ему только попадется эта волосатая мелочь; р-раз, и их теплая кровь потечет по его чешуйчатой шее. Но они почти всегда ускользают.

201