Арена, Кукольный театр и Добро пожаловать в сумасш - Страница 256

256

— Мы сделаем вам укол, мистер Вайн, — послышался женский голос.

Но он не осмелился еще раз открыть глаза. Сражаться с болью легче, когда ничего не видишь.

Он ощутил укол иглы в предплечье. И очень скоро провалился в пустоту.

Когда он снова пришел в себя — двенадцать часов спустя, как он узнал впоследствии, — то обнаружил, что по-прежнему находится в белой комнате, на той же диковинной кровати, только теперь в комнате была женщина в странном белом костюме. Она стояла в ногах его постели и изучала лист бумаги, приколотый к дощечке.

Она улыбнулась ему, как только увидела, что он открыл глаза.

— Доброе утро, мистер Вайн. Надеюсь, вам лучше. Я скажу доктору Холту, что вы проснулись.

Она ушла и вскоре вернулась с мужчиной, одетым не менее странно, чем первый незнакомец, который называл его Джорджем. Доктор посмотрел на него и улыбнулся.

— Наконец у меня появился пациент, который не может мне возражать. И даже писать записки. — Потом его лицо стало серьезным. — Вы испытываете боль? Моргните один раз, если нет, и два раза, если вам больно.

Сейчас боль была не слишком сильной, и он моргнул один раз. Доктор удовлетворенно кивнул.

— Ваш кузен постоянно нам звонит, — продолжал доктор. — Он будет доволен, что вы уже в состоянии, ну, если не говорить, то слушать. Полагаю, ему можно навестить вас сегодня вечером.

Сиделка поправила одеяло, а потом они проявили сострадание и ушли, оставив его одного. Наконец у него появилась возможность разобраться в собственных мыслях.

Разобраться? Все это происходило три года назад, а он до сих пор так ничего и не понял.

Удивительный факт: они говорят на английском, и он прекрасно понимает их варварский язык, несмотря на то что раньше практически его не знал. Как мог несчастный случай привести к такому?

А еще они называют его совсем другим именем.

«Джордж» — так обратился к нему вчера вечером незнакомец. А сиделка произнесла «мистер Вайн». Джордж Вайн — несомненно, английское имя.

Но одна вещь потрясла его в тысячи раз больше всего остального: вчерашние слова незнакомца (возможно, это кузен, о котором упоминал доктор?) относительно несчастного случая. «Твоя машина врезалась в грузовик со щебенкой».

Поразительная вещь, сплошные противоречия: он знает, что такое автомобиль и что такое грузовик. И не помнит, как вел машину и как произошло столкновение… ничего не помнит после того, как сидел в палатке после Лоди… но… но каким образом изображение автомобиля с бензиновым двигателем возникло в его сознании? Ведь раньше он никогда не слышал ни о чем подобном.

Произошло какое-то безумное смешение двух миров. Мир, в котором он прожил двадцать семь лет, мир, в котором он родился двадцать семь лет назад, 15 августа 1769 года, на Корсике. Мир, в котором заснул — как ему казалось прошлой ночью — в палатке под Лоди, в должности генерала итальянской армии после своей первой значительной победы.

И — этот беспокойный белый мир, в котором он проснулся, белый мир, где все разговаривают по-английски, который (теперь, когда у него появилась возможность подумать, он понял это) сильно отличается от английского, слышанного им в Валенсии и Тулоне, но который он прекрасно понимал и не сомневался, что сможет на нем говорить, как только срастется челюсть. Мир, где люди называли его Джорджем Вайном и произносили слова, ему неизвестные, но порождавшие в его сознании определенные картины.

Автомобиль, грузовик. Разные виды машин — слово само всплыло в сознании. Он сосредоточился на том, что такое машина и как она работает, и тут же наткнулся на соответствующую информацию. Блок цилиндров, поршни, которые приводятся в движение взрывами паров бензина при помощи электрической искры от генератора…

Электричество. Он открыл глаза, посмотрел вверх, на озаренный отраженным светом потолок, и понял, что знает: это электрический свет — и в целом даже понимает, что такое электричество.

Итальянец Гальвани… да, он читал об экспериментах Гальвани, но от них не было никакой практической пользы, например такого яркого света. Глядя на отраженный свет, он представил себе мощь генератора водяных электростанций, бесконечные мили проводов, двигатели, приводящие в движение генераторы. Он затаил дыхание — новые понятия пришли к нему из глубин собственного мозга.

Первые неуверенные эксперименты Гальвани со слабыми токами и дергающимися лягушачьими лапками едва ли могли предвещать создание удивительного света, потерявшего всю свою таинственность, — и это самое странное. Часть его сознания находила свет невероятным, а другая относилась к нему как к чему-то естественному и понимала общие принципы его существования.

«Что ж, — подумал он, — сейчас прикинем: электрический свет изобретен Томасом Алвой Эдисоном примерно…» Смешно, он собирался сказать «около 1900 года», но сейчас ведь 1796-й!

А потом ему в голову пришла еще более ужасная мысль, и он попытался сесть, но помешали жгучая боль и гипс. 1900 год давно прошел, подсказала ему память, и Эдисон умер в 1931-м, а человек по имени Наполеон Бонапарт умер за сто десять лет до этого — в 1821 году.

Вот тогда он едва не сошел с ума.

Так или иначе, но тот факт, что он не мог говорить, спас его от сумасшедшего дома. У него появилось время все обдумать и понять, что он должен имитировать амнезию, сделать вид, что ничего не помнит о своей жизни до катастрофы. Из-за амнезии человека не сажают в сумасшедший дом. Ему рассказывают, кто он такой, а потом разрешают вернуться к прежней жизни. И у него появляется шанс связать все концы, сплести их в единую нить, бесконечно повторяя попытки вспомнить прошлое.

256