Арена, Кукольный театр и Добро пожаловать в сумасш - Страница 269

269

Он осторожно спустился по ступеням и заколебался на мгновение, не зная, стоит ли постучать или лучше открыть дверь и войти. Никакой вывески он не заметил, но, может, это все же место общественное? Настолько хорошо известное его завсегдатаям, что никакой вывески и не требуется? А вдруг это личная вечеринка и он будет незваным гостем?

Дули решил, что его сомнения может разрешить простой факт — заперта дверь или нет. Он легонько ее толкнул, дверь открылась, и Дули вошел.

Теперь музыка нежно обнимала его со всех сторон. Все-таки это было заведение общественное, что-то вроде винного погребка. В дальнем конце большого зала возвышались три огромные винные бочки с кранами. Стояли столики, за ними сидели люди, мужчины и женщины. Перед всеми — стаканы с вином. Не пивные кружки — по-видимому, здесь подавали только вино. Кое-кто взглянул на него, но так, без всякого интереса, как будто ничего необычного в его появлении не было. Да, это точно не частная вечеринка.

Музыкант — он был один — сидел на высоком стуле в дальнем углу зала. Дым в помещении стоял почти такой же густой, как и туман на улице, а глаза Дули еще не привыкли к полумраку. С такого расстояния он не мог определить, что у музыканта за инструмент — кларнет, гобой или что-то другое. Удивительно, но даже его уши не могли ответить на этот вопрос, хотя сейчас он находился с музыкантом в одном помещении.

Дули закрыл за собой дверь и пошел между столиками, выискивая свободный и чтобы был как можно ближе к маэстро. Нашел, уселся и начал изучать инструмент — как глазами, так и ушами. Он показался ему знакомым. Дули определенно видел что-то подобное, только где?

— Ja, mein Herr? — прошептали над его ухом, и он обернулся. У столика стоял толстый маленький официант в кожаном фартуке. — Бургундское? Рислинг?

Дули не разбирался в винах и что-то назвал наугад. Официант отошел, и он положил на стол груду марок, чтобы его не прерывали, когда принесут вино.

Он снова принялся разглядывать инструмент, пытаясь не слушать его, чтобы сконцентрироваться на зрительных впечатлениях. Длиною он был с кларнет — возможно, немного больше и с чуть более расширяющимся книзу раструбом. Сделан был инструмент из цельного куска темного, явно ценного дерева, по цвету где-то между темным орехом и красным. Великолепно отполирован. Имелись отверстия для пальцев и всего три клавиши: две внизу, для расширения диапазона, и одна наверху, для большого пальца, клавиша октавы.

Он закрыл глаза, сосредоточенно вспоминая, где видел подобный инструмент. Ну, где же?

И постепенно воспоминание всплыло. В музее, вот где. Скорее всего, в Нью-Йорке, в городе, где Дули родился, вырос и который покинул в двадцать четыре года. Воспоминание относилось к тому периоду, когда он был еще подростком. Что это был за музей? Неважно. Там имелось помещение, или несколько помещений, со стеклянными витринами, в которых были выставлены древние и средневековые музыкальные инструменты: виола да гамба, виола д’аморе, свирели, старинные флейты, лютни, барабаны и дудки. А в одной из витрин за стеклом лежали одни гобои — старинные и средневековые, предшественники современных. И этот инструмент, который Дули, как зачарованный, слушал сейчас, относился именно к типу не очень древних и все же, по современным меркам, устаревших гобоев. У старинных были сферические мундштуки с язычками внутри; этот же инструмент представлял собой нечто среднее между ними и современным гобоем. Гобой прошел разные стадии развития, от полного отсутствия клавиш, с одними отверстиями для пальцев, до полудюжины или около того клавиш. И, да, существовал вариант с тремя клавишами, идентичный этому инструменту, с той лишь разницей, что тот был из светлого дерева, а этот из темного.

Ну конечно, Дули видел его, когда был подростком, чуть постарше десяти, только-только перешедшим в среднюю школу. Тогда он едва начинал интересоваться музыкой и еще не получил своего первого кларнета; вот и пытался решить для себя, на чем ему хотелось бы играть. Именно по этой причине древние инструменты и их история на короткое время увлекли его. В библиотеке средней школы он нашел книгу о них и прочел ее. Там говорилось… Господь Всемогущий, там говорилось, что средневековые гобои звучали грубо, в низком регистре и на пронзительно высоких нотах! Ложь чистой воды, если этот инструмент характерен для своего типа. Он звучал ровно на всем своем диапазоне и имел глубокие тона, определенно более приятные для слуха, чем у современного гобоя. Он звучал даже лучше, чем кларнет; кларнет мог сравниться с ним только в своем нижнем регистре, или, как его еще называли, регистре шалюмо.

И Дули Хенкс понял со всей определенностью, что непременно должен заполучить такой инструмент и завладеет им, чего бы это ему ни стоило.

Приняв для себя такое безоговорочное решение и по-прежнему ощущая, что музыка ласкает его, словно женщина, и возбуждает так, как ни одна женщина ни разу не возбуждала, Дули открыл глаза. И поскольку, сосредоточившись, он слегка наклонился вперед, то прямо перед собой увидел большой стакан с красным вином. Он взял его и, глядя поверх, каким-то чудом сумел поймать взгляд музыканта. Дули поднял стакан в молчаливом тосте и одним махом выпил вино.

Оно оказалось неожиданно хорошим. Когда Дули снова устремил взгляд на музыканта, тот слегка развернулся на стуле и сейчас смотрел в другую сторону. Это давало шанс получше разглядеть исполнителя. Музыкант был высок, худощав и не слишком здоров на вид. Точно определить его возраст не представлялось возможным — где-то от сорока до шестидесяти. Вид у него был потрепанный: изношенный пиджак плохо соответствовал мешковатым брюкам и кричаще красному с желтыми полосками шарфу, обмотанному вокруг тощей шеи с сильно выступающим кадыком. Кадык подскакивал каждый раз, когда он набирал воздуха для игры. Взъерошенные волосы нуждались в стрижке, худое лицо казалось странно съежившимся, а голубые глаза имели такой светлый оттенок, как будто вылиняли.

269